Самоубийца

Жила-была девушка. Обычная, нормальная, ничем сильно не выделялась. А потом бац - и однажды её сбило машиной. Ни с того ни с сего. И она стала безногой… Она лежала у себя дома в постели и не понимала, почему, зачем именно с ней, с ужасом думала, что теперь ей так жить, что жизнь перечёркнута… И она начала потихоньку звать Смерть.
И в один прекрасный день Смерть пришла. Она села на краешек кровати девушки. Та с непониманием посмотрела на женщину подле себя. Смерть вздохнула и критически оглядела призывавшую её.
- Так-так-так. Самовольный уход от жизни? Опять? Много же вас нынче стало желающих… Чего тебе-то приспичило?
- Не хочу так… жить… - прошептала девушка, набираясь храбрости, - я же безногая…
- В другой мир небось хочешь? В новую жизнь, с чистого листа?
- Да… Я хочу… Подальше отсюда…
- А ты забыла, что случается с самоубийцами? Ну про ад наврали, конечно, но на каторгу их точно отправляем… Чтоб жизнь малиной не казалась. Ишь чего удумали! Скачут по мирам, блин… Не живут жизнь, а совершают по ней туристическую поездку…
- Я… Я готова! Пусть отмучаюсь, зато потом ведь новая жизнь будет…
Смерть покосилась на неё.
- А ты что подумала? Что сначала где-то в подземельях отработаешь своё преступление, а потом очередная жизнь начнётся?
- Да… - сказала девушка. чувствуя, как холодеет в груди от этого взгляда Смерти.
- Так вот оно что… Ты, милая, неправильно поняла. Сковородок не держим адских, в кандалы не заковываем. Зачем? Вон у нас сколько миров, поди куда хочешь…
Смерть начала перебирать какие-то бумажечки, вытащив их из кармана.
- А, ну я так и думала. Ты же уже самоубийца. В прошлой жизни тебя парень бросил, а ты вены порезала. Тебе пятнадцать лет было… А здесь тебя в пятнадцать машиной сбило. Вот она и есть, твоя каторга. Ты уже её отрабатываешь.
- Как… Как…
- А вот так, милая. Жизнь - она разная бывает. Бывает хорошая, бывает мучительная. Но никаких специальных приспособлений для наказаний у нас нет. Мы жизнью наказываем… Вот ты сейчас помрёшь, чего тебе хочется, поболтаешься немножко в Чистилище, а потом заново родишься. Но только будешь ты карлой с вылезшим глазом, это я уже по своему опыту знаю, что тебе присудят. Представь себе, ведь лучше, чем сейчас есть у тебя жизнь, больше может никогда не быть… Всегда есть что-то, что лучше, чем когда-либо. Живи сейчас. Как птица. И не думай, что пришло время холодов. Ведь скоро ты полетишь в тёплые страны. Или те, кто улетят, никогда не увидят белизны снега и сказочной красоты. В конце концов, ведь это же твой лучший день в жизни… Потому что пока что ты живёшь.
Смерть нагнулась совсем близко к лицу девушки.
- Самых страшных преступников мы обрекаем не жить больше никогда. Но от этого души не умирают ведь, правда? .. Они больше никогда нигде не рождаются… А им так хочется жить… Им хочется жить уже слишком давно для истории вашего мира и будет хотеться ещё долго после того, как вы потеряете счёт годам… Так что? Хочешь умереть? Идём?
- Нет, нет! - испуганно закричала девушка.
- Ну вот. И зачем я приходила? - хмыкнула Смерть, - отвлекаете, самовольнички…
На выходе из комнаты она обернулась.
- Позовёшь ещё раз - приду и заберу. И без разговоров. А то совсем распоясались… Я ведь приду обязательно. Но тогда, когда это будет правильно. Когда это будет важно. Когда пора будет взять меня за руку и отправиться в новую жизнь…
Девушка больше никогда не звала Смерть. Ей жилось трудно, но теперь она относилась к жизни по-другому. Через пять лет на ней женился работник социальной службы, который приходил к ней и помогал по дому. У девушки родился замечательный мальчик, она занялась параспортом и даже выиграла серебряную медаль на международных соревнованиях. Всё наладилось.
Теперь она точно видела, что лучше и быть не может.

Памяти
Мориса Метерлинка
посвящается.

История эта произошла в королевстве, где каждая девочка рождалась волшебницей, но умела всего лишь одно чудо. Розалина умела заколдовывать полотно так, что оно само изображало то, о чём она думала. Лилия заговаривала чашки, и в них появлялся вкуснейший в мире шоколад. Поэтому Морис, обожавший чудо Лилии, уже ухаживал за ней, а Пьер хоть и не решался подойти к гордой Розалине, но втайне восхищался её искусностью.
Раз в год девушки 15 лет собирались на бал во дворце короля, показывали свои чудеса, да и сами старались понравиться юношам и мужчинам, которые в будущем женились на девушках, чьё чудо им больше понравилось. Розалина танцевала, как только пришла, и ещё, и ещё. «Рози, ты такая красивая, ты поможешь мне не бояться танцевать тоже?» Она забыла про ту, что сидела в углу. Лилия щебетала между столами, творила чудесный шоколад. «Лили, ты такая милая, ты поможешь мне не стесняться разговаривать с гостями?» И Лилия тоже забыла про ту, на которую никто не смотрел. Она пряталась в тени, хотя ей очень хотелось, чтоб и её повели в сияние люстр. Она была девушкой, которая ничего не умела. Она единственная в этот день так и не потанцевала ни с кем. Её самое лучшее платье висело унылыми складками, потому что оно было ужасно огорчено, что девушка чувствует себя уродиной из страшилищ. Её никто не позвал по имени. Марри ушла из дворца рано-рано, пока все только начинали веселиться. Падал голубой снег на зелёные ветвистые кустарники. Марри подняла красивую брошь с дороги, всхлопоченная старушка, искавшая её, вырвала брошь и унеслась. Марри с грустью подумала, что та даже спасибо не сказала. Девушка заглянула в окна булочной, где в маленькой комнатке жил трубочист и его сын, генри, храбрый мальчик, который однажды спас кошку и который никогда не дразнил мари феей пустяков. Но в окнах ничего, только темень Марри хотела войти в свой дом и покормить очаг свежими дровами, но вспомнила, что вся семья сегодня в гостях и никого нет дома, села на небольшой сугроб и заплакала. Ей так холодно и одиноко, и никто даже не спросит, каково ей. Зачем? Она Марри, фея пустяков, которая не умеет даже самого крохотного чуда, и у неё нет ни красоты, ни ума. Казалось, прекрасное платье тоже сжалось и сморщилось…
К ней подошла женщина с ласковой улыбкой. Марри изумилась: Главная Волшебница королевства! «Не грусти, дитя моё, - сказала та, - я умею разные чудеса. Ты, кажется, презираешь себя… Смотри же». На пустынной улице вдруг возникли полупризрачные люди. Их было много. Волшебница же указала на худенькую девочку, которая сейчас помогала старушке найти под лавочкой упавшие очки. Потом она бежала к трубочисту и меняла Генри книжку, которую он читал на ночь – он много помогал отцу и не мог сам ходить к тётушке Дуэ брать книжки, девочка делала это для него. Вот она полетела и к тётушке Дуэ, по дороге какая-то малышка попросила показать картинки в книжке, которую девочка несла с собой от Генри, и они просидели вместе с полчаса на лавочке. Девочка побежала дальше, сказала тётушке множество приятных вещей. Марри нравилась её улыбка, её смех, её неуклюжий и милый бег.
«Это ты», - сказала Волшебница. Видения пропали. Марри яростно замотала головой. Она же всё время плачет, а тут – смеётся! «Чем радостней люди вокруг, тем грустней ты. Это какая-то болезнь, - вздохнула Волшебница, - а ведь даришь им радость ты». Марри мотала головой до тех пор, пока женщина не исчезла. Нет, нет. Это та девочка дарит радость, а не Марри. Марри не такая красивая… Весёлая… Умная… Чем радостней все вокруг, тем грустнее она… А если она всех-всех сделает радостными, она станет настолько печальной, что умрёт? Тогда этот день будет сегодня! Долой Марри! Завтра её не будет! А сегодня она сделает счастливыми всех!
Она бросилась в дом, забыв, что дверь заперта, но она распахнулась. Девушка развела огонь в очаге, расшторила все окна, всюду подмела, принесла омелы и голубого снега. Двери всех домов открывались ей. В раму каждого она вставила поздравление для каждой умеющей творить чудеса, живущей там. Она сбила лёд с лесенки тётушки Дуэ, починила птичье гнездо на доме водовоза, вычистила всё в сиротливой комнате трубочиста и испекла к возвращению генри его любимый рябиновый пирог. В каждом доме она зажгла ночничок, который будет ждать хозяев, и в каждом доме она проходила мимо зеркала. И каждый раз она думала, что совсем скоро вот этого страшилища не станет, и все будут счастливы зато. И с каждым зеркалом отражение словно сжималось, платье из белого стало чёрным, лохматым и не длиннее ночной сорочки.
Хлопали двери. Улица была наводнена людьми, а Марри ничего не замечала. Она собирала голубой снег для маленькой дочки садовника, которая сейчас болела. Над её плечом нагнулась Эвиола и счастлив улыбнулась, протягивая маленькую бумажную синюю птицу-открытку: «Спасибо. Ты написала, что я очень милая, а я ведь была уверена, что кудряшки меня портят». Марри бормотала, что это пустяки, но подходили радостные люди ещё и ещё и говорили ей спасибо. «Не стоит!» – вскричала девушка, прячась от них за углом дома. «Сегодня ночь особенного волшебства. Вся благодарность, которую мы замалчивали, сегодня пришла к тебе. Наши мысли говорят за нас», - загалдела толпа. Марри бросилась от них бежать со всех ног. Ах, если бы она могла только порадоваться за них, без этих оглушительных «Спасибо!» Почему же она до сих пор не умерла от грусти? Да просто ей было весело радоваться за них… А теперь – что они делают, что они делают… земля перевернулась под ногами, и Марри шлёпнулась на золотой пол бесконечного зала. Скрюченная, чумазая девчонка в гадком чёрном платье, с худыми ногами. И здесь кругом толпы людей… Мелькнула Главная Волшебница, ещё какие-то знакомые лица… «У тебя особый дар особого чуда. Ты умеешь превращать несчастных людей в счастливых. Теперь мы все счастливы, прими же от нас дары», - говорили они. Толпа страшно шумела. Несли королевскую мантию и хрустальные туфли. Корону принцессы Марри отбросила и побежала к источнику света, заливавшего весь зал. Это был фиал в форме сердца на постаменте. Оно её, Марри… Вслед мчалась толпа с пегасами под уздцы, прекрасные принцы протягивали свои алмазные, рубиновые, хрустальные сердца. Как она была бы рада всему этому ещё вчера и как подавлена сегодня! Она жалась к постаменту, ото всего отказывалась, платье на ней сворачивалось, как бумага в огне. Они обижались: «Но ты так этого хотела! И этого! И этого!» Она хотела одного – умереть, оставив их счастливыми. Она схватила фиал сердца и грохнула об пол из чистого золота. Тут же всё погрузилось во мрак, и стоило исчезнуть свету, как всех словно ветром сдуло. Лишь мелькнул чей-то подол вдалеке и туфля. Осколки разбитого фиала тлели, а Марри вдруг увидела чьи-то руки, собирающие вместе разлетевшиеся части. Перед ней на коленях сидел Генри и, укоряюще на неё глядя, бережно собирал разбитый фиал. «Зачем ты это сделала? Ты чуть не убила себя.» - «Я этого и хотела. Вот зачем ты остался, Генри? Если бы ты убежал с ними, я наконец умерла.» - «Именно поэтому я остался.» - «Ну вот и собирай его теперь! Зачем трудишься? Мне оно не нужно!» - «Да что ты, Марри. Вот, я починил, держи.» - «Там больше нет огня, света. Мне не надо! Мне ничего не надо! Забирай себе!» Генри замер с открытым ртом. «Ты даришь его… мне? Мне?» - «Ну да. Дарю, мне не жалко!» Марри хотела встать и поняла, что они оба сидят в голубом снегу на обочине улицы. Здесь опять ещё никого. До конца праздника ещё долго…
Генри тоже поднялся, оглядел жалкое рубище, оставшееся от платья девушки. «Тебе не холодно?» - «Нет. Ой, во что я превратилась. Я побегу…» - «Ну нет. Я тебя знаю. Я так и не подарил тебе подарок на день рождения, потому что ты всё время убегаешь, чуть увидев себя в зеркало. Я не успеваю его достать. На тебе мою куртку, идём, сейчас я наконец его тебе подарю.» - «Не стоит… Не надо мне твоей куртки… И подарка… А что за подарок?» - «Это платье.» - «О нет! Генри… Я правда пойду… Платья – для принцесс… А я всего лишь фея пустяков. Я раньше втайне обижалась, а теперь думаю, что это правда. Я не стою ни платья, ни того, чтоб ты мне что-то дарил… Я уйду… И ты забудешь обо мне… Хорошо?»
Генри низко опустил голову и тихо сказал: «Я не позволю тебе умереть. Ты будешь разбивать своё сердце, я – собирать. Ты потушишь в нём огонь, я разожгу. И куда бы ты ни спрятала его, я опять его найду. Ты подарила его мне. И я буду о нём заботиться.» Марри глядела на него, широко распахнув глаза. «Неужели обыкновенное сердце может столько значить? Покажи мне своё.» Генри, неловко улыбнувшись, вытащил из-за пазухи красивый сиреневый фиал. Девушка звонко рассмеялась, выхватывая его у него из рук. «А вот и не отдам теперь! Я тоже буду о нём заботиться.» Генри то бледнел, то краснел.
«А если я его разобью?» – внезапно прошептала Марри, чувствуя, что опять пошёл голубой снег, но сиреневый фиал согревает её всю - чудо. «Ты разобьёшь сердце, которое тебя очень любит.» - «Тогда я не буду его разбивать,» - сказала Марри, прижав фиал к груди, и робко взяла за руку Генри. Он пожал её пальцы, вдруг почувствовал себя большим, сильным и мужественным и твёрдо повёл её на огоньки улицы, где в каждом окне теперь горел ночничок. Сиял сиреневый фиал на груди девушки. Сиял и разбитый когда-то алый фиал в руке юноши.
(С)Alice A

Раскрываюсь: этой сказкой я горжусь. Здесь нет лишних элементов. Здесь всё сплошная аллегория, спросите меня - и я вам любой разъясню.

Жил-был Отец. И было у него много дочерей. Всех он любил, никого не выделяя, но дочери каждая от другой отличались. И собрал он их однажды вместе, и сказал так:
- Взрослые вы отныне все до единой. Отчий дом покидать пора, в путь-дороженьку отправляться, в путь-дороженьку по названию жизнь. Хочу вам подарки сделать каждой, чтоб меня помнила и могла счастливой быть даже в несчастьи. Ну-ка, скажите мне, за что вы всё на свете отдадите.
И сказала сестра первая: отдам всё на свете за своего любимого юношу. И подарил ей Отец нежность и умение залечивать любые раны.
И сказала сестра вторая: отдам всё на свете за людей. И подарил ей Отец справедливость и щедрость.
И сказала сестра третья: отдам всё на свете за ребёнка своего. И подарил ей Отец храбрость и силу...
И было их много, и каждая любила что-то непохожее на чужое, потому как все они были разными, хоть и от одного Отца.
А дочь последняя была молчалива и не торопилась с ответом, и уж все награждены были, а она всё стояла в сторонке задумчиво, будто глядя в саму себя. И на вопрос Отца ответила она так:
- Не люблю я ни себя, ни ничто вокруг меня. Ни людей, не юношу, ни ребёнка, ни что-либо ещё не люблю. И весь свет я ни на что не променяю.
Замерли остальные сёстры: что скажет Отец, покарает ли девушку за жестокие речи? Но тот словно тоже прислушался к чему-то в ней, качнул головой и молвил тихо:
- Тогда тебе я дарю - бессмертие. Я знаю, уж ты-то сумеешь им распорядиться истинно.
И отчий дом покинули все сёстры до единой, наделённые спасающими их на дороге жизни подарками, и стали среди людей, но не как люди. Вы их знаете - кто их музами называет, кто одну из сестёр Афродитой кличет, кто Венерой, или Изидой может быть какая-то из сестёр, а то и мужчиной представляется нам. Но все они родные сёстры, роднее не бывает, и все похожи, только каждая выбрала дорожку и подарки по себе. Это любовь между мужчиной и женщиной, это любовь к людям, это любовь матери к своему ребёнку, и многие, многие другие образы любви...
А одна не была с ними. Не приходила она туда, где уже находилась одна другая сестра. Вечно бродила она, неуловимая, призрачная, как туман, как дуновение сквозняка, и никакой возможности не было людям уследить за ней. Потому и придумали люди ей столько имён, сколько носили лишь все остальные сёстры вместе, думали люди, что это разные девушки, а на самом деле была всё та же. То женщина она в чёрном одеянии, то девочка в белом, то девица лесная, то зверь непонятная... Но всегда опознать её можно - идёт ли она медленно, или сидит где-нибудь, всегда задумчивый взгляд у неё, затянутый поволокой, закрытый, бессердечный будто, словно только вовнутрь куда-то вглядывается, ничего там не видит, но и наружу глаза выставить не хочет.
Не всегда помогают сёстрам её их подарки. С болью, с ранами изгоняют их то отсюда, то оттуда, где совсем недавно могли принимать с почестями и слезами радости. Умирают они многократно, и мучаются, и терпят многое. Потому что променяли они хоть что-то на этом свете за весь свет, который неразменен...
Эта же девушка не умирает никогда. Она бессмертна. Вечно она ходит по одной ей ведомым тропам и путям, появляется неожиданно и потом скрывается в зыбке за гранью того, что мы можем увидеть.
Если увидите в дождливый, безжизненный, словно посмертный день в парке, где никого нет, где дождь, сырость и убежать хочется, на скамейке одинокую девушку, тихо радостную этому дождю, и скамейке, и всему-всему и ничему в частности, и будет что-то невероятно тоскливое, безжалостное и в то же время усмиряющее всё на свете в её глазах, - подойдите, присядьте рядом, не бойтесь её и ни в коем случае над ней не смейтесь, не издевайтесь. Заговорите с ней, откройте своё сердце, доброту свою, всё самое лучшее, что в вас есть, и поглядит она на вас сбоку невидящим задумчивым взглядом, и поймёт вас, и примет вас такими, какие вы есть. И польётся её тихая, грустная и всепроникающая речь, и будете вы сидеть поражёнными, и поймёте для себя обязательно что-то очень важное после этого разговора на лавочке в парке под холодным дождём... Она уйдёт, а вы не заметите. Она исчезнет в мокрых липах на фоне серого неба, а вы забудете её окликнуть. Так всегда. Так было, есть и будет. Вы знаете, как её зовут люди. Фортуна, или Макошь, или любое иное имя - да вы сразу вспомните. Но она не ко всем приходит, чтобы остаться надолго... Только к тем, к кому не пришли ещё другие её сёстры или уже ушли от них...
Она та, что смеет научить других любить.